Мы живем в переменчивом, постоянно меняющемся мире, в котором нарождающееся новое активно вытесняет многие элементы и явления прошлой жизни. В это трудно поверить, но в наши дни, например, всё чаще и чаще приходится слышать голоса апологетов технического прогресса, уверенно заявляющих, что даже традиционная книга изживает себя. Ей на смену приходят компактные и очень ёмкие электронные носители информации. Из современной повседневной жизни почти исчез и такой когда-то незаменимый в быту предмет как наперсток. Для многих поколений мастеров пошивочного цеха наперсток являлся не только незаменимым инструментом в деле, но и служил священным атрибутом портняжного искусства. Доказательством этого может служить цитата из книги А.Ф.Кошко «Среди убийц и грабителей». В очерке «Иван Егорович» знаменитый сыщик описывает сцену допроса попавшего в полицию бездомного бродяги: «Подходит к столу какой-то босяк. Вид его жалок и смешон: без штанов, на ногах опорки, вместо верхнего платья – одна лишь жилетка. Лицо, распухшее от пьянства, лишено всякого выражения. Кто он? Что он? Чем существует? – известно одному богу… и Ивану Егоровичу. Последний оглядывает его взглядом, быстро какими-то путями приходит к заключению и, не поворачивая головы, протягивает к босяку руку со словами: – Подавай присягу! – Извольте получить, Иван Егорович! – говорит босяк и, вынув поспешно из жилетного кармана наперсток и нанизав на палец, покорно его протягивает Бояру. Что дало Ивану Егоровичу распознать мгновенно в босяке портного остается для меня тайной. С «присягой», т.е. наперстком, портные не расстаются. Она является своего рода эмблемой труда и традиционно хранится ими, как зеница ока, при всяких даже самых безотрадных жизненных обстоятельствах». А вот ещё один пример из не столь отдаленного от нас прошлого. Матерью выдающегося советского философа и филолога Густава Густавовича Шпета была белошвейка. О ней, своей бабушке, пишет в мемуарах дочь Густава Густавовича: «И так она всю жизнь отца растила – при помощи иголки и наперстка. Этот её наперсток до последних папиных дней стоял на его письменном столе. И в Сибири тоже».